В советских фильмах сталинского и хрущевского времени колхозники могли бы дать фору любому оперному театру - они все время пели. Пели во время посевной, уборочной, сенокоса и весенних полевых работ. Не жизнь, а сплошная оперная ария. Вот только в реальности поводов выводить рулады у колхозников не было. Жизнь на селе была далека от идиллии, нарисованной в фильме «Кубанские казаки».

Какой же она была - жизнь «тружеников плуга и сохи»? Документы белорусских архивов позволяют увидеть ее в один из самых трудных и противоречивых периодов истории БССР - первые послевоенные годы. Наряду с восстановлением разрушенного хозяйства советским властям пришлось решать еще несколько глобальных задач - бороться с партизанским движением и проводить коллективизацию в Западной Беларуси. В конце 1940-х гг. Беларусь во второй раз пережила «великий перелом». Коллективизация в Западной Беларуси вылилась в серьезный социальный катаклизм, сопровождавшийся массовыми репрессиями.

«Большинство в колхозы идти не хотят»

Что крестьяне Западной Беларуси могли знать о колхозах? Советская пропаганда, частью которой были и «Кубанские казаки», рисовала картину райской жизни, объясняя все проблемы и трудности происками «вредителей» и «врагов народа». Но был еще один источник информации - рассказы жителей БССР, познавших коллективизацию на собственном опыте. Их горькие свидетельства - в письмах 1944-45гг., отмеченных военной цензурой как «содержащие высказывания антисоветского и антиколхозного характера».

Вот что не нравилось советским цензорам: «У нас при немцах непаханая земля была роздана по дворам, а теперь организуют колхоз, но в колхоз люди идти не хотят»; «Очень обидно, что немцы забрали корову, а пришли наши - забрали лошадь в колхоз. В общем, обобрали чисто, и нигде никакого права не найдешь»; «Жизнь очень плохая, под старость лет партизаны забрали корову и коня, и теперь ничего не осталось. Сейчас в колхоз опять сгоняют, и все, у кого что осталось, забирают»; «Сейчас опять организуется колхоз, и у нас ничего не будет. Пока работали сами на себя, так имели и хлеб, и картошку»; «Урожай у нас хороший. Колхозы опять организуются. Пока была война - колхоза не было, а сейчас колхозы. Большинство в колхозы идти не хотят»; «Во время войны жили единолично. Хлеба у нас и картошки сколько хочешь, а также и других видов культур много (гороху, проса и т.д.), покупать ничего не надо. Сейчас опять строят колхозы и опять ничего не будет».

Крестьяне были бесправны перед любым представителем власти - будь то председатель колхоза, сельсовета или какой-нибудь инспектор «Заготзерна». Поведение этих активистов зачастую ничем не отличалось от поведения немцев.

Так, член ВКП(б) Д.А.Лаппо, в 1944 г. - уполномоченный по выполнению хлебопоставок государству в Молодечненском районе, собрал в д.Кончаны крестьян и заявил, что каждое хозяйство должно внести в фонд обороны страны по 2 пуда зерна и 205 рублей денег. Вот как описывает эту историю постановление Молодечненского обкома КП(б)Б «О непартийном поведении члена ВКП(б) Лаппо Д.А.»: «Утром следующего дня Лаппо пошел по домам собирать хлеб и деньги. Зайдя к гр. Луганович, он потребовал указанное ранее количество хлеба и денег. Гр-ка Луганович, вдова, имеющая троих детей, около 1 га земли, была не в состоянии внести такое количество. Лаппо, увидев в хате стоящий мешок ржи (последний имеющийся у гражданки хлеб), насильно отнял его, ударил сопротивлявшуюся женщину и куда-то его отправил (документов о сдаче хлеба не имеется)».

Такое случалось повсеместно и каждый день. Вот что, к примеру, отметили 5 июля 1945 г. сотрудники Молодечненского обкома КП(б)Б в письме ЦК КП(б)Б: «В Ивьевском районе директор Жемлославского совхоза Гольцов В.М. стал на явный путь дискредитации социалистической законности, выразившейся в расхищении госхлеба и самогонокурении.

За госхлеб покупал лошадей, в то время как отпущенные средства Наркомсовхоза (90 тыс. рублей) на приобретение лошадей не использовались. Гольцов содержал личную прислугу за счет средств совхоза. Давал указания загонять скот крестьян, зашедший на территорию совхоза, в хлев и забивать на мясо, а крестьян штрафовал. Гольцов систематически пьянствовал и избивал рабочих совхоза, грозил расстрелом и производил выстрелы над головами рабочих. Производил незаконные обыски и изъятия имущества и скота у крестьян окружающих деревень».

Из спецдонесений прокурора Минской области 1944-45 гг.: «Председатель Старо-Слободского сельсовета Крупского района Макейчик в процессе работы систематически превышал данные ему законом права и полномочия. За малейшее неподчинение его распоряжениям он применял к населению методы грубого физического воздействия.

22 октября с.г. Макейчик прибыл к колхознице Усик Анне для изъятия у нее коровы. Когда Усик отказалась добровольно отдать корову, Макейчик избил ее. При этом, будучи вооруженным наганом, угрожал ей расстрелом. Изъятой у гр. Усик коровой Макейчик незаконно пользовался в течение двух месяцев (...)

В октябре 1944 г. председатель Ухвальского сельсовета Крупского района Петров, придя в дом гр. Никипаренок, потребовал, чтобы она сдала в колхоз лошадь. Когда Никипаренок отказалась, он несколько раз кулаком ударил Никипаренок по лицу. Никипаренок уронила с рук двухмесячного ребенка. Петров пинком ноги швырнул ребенка под кровать. После этого забрал лошадь и уехал».

Преступление и наказание

Далеко не всегда крестьянам удавалось обратить внимание вышестоящих партийных органов на преступления, совершаемые руководителями на местах. Даже если и удавалось, то, как правило, к провинившимся применялись мягкие меры воздействия вроде снятия с работы и выговора или предупреждения. Обычно это трактовалось как «перегибы в колхозном строительстве» и«искажения партийной линии», а не как уголовные преступления.

Если же крестьянин пытался защититься и поднимал руку на колхозного активиста или председателя, пощады не было. Советское законодательство трактовало побои как теракт, карая за «совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти» заключением в лагеря минимум на три года (при отягчающих обстоятельствах - расстрел). Действия крестьянина, оказавшего сопротивление председателю колхоза, когда тот уводил его коня или забирал зерно для обобществления, трактовались как «сопротивление представителям властей при исполнении ими служебных обязанностей».

Из справки, подписанной и.о. начальника управления Минюста БССР по Молодечненской области Карповым: «За 1949-1950гг. народными судами (Молодечненской области. - В.М.) рассмотрено 5 дел по ст. 106-1 и 106-2 УК БССР, т.е. за совершение насильственных действий в отношении активистов и колхозников в связи с их общественной или производственной деятельностью.

Народным судом Мядельского района осуждены Лашук Н.Я. к 2 годам и 6 месяцам лишения свободы и Свито М.Д. к 2 годам лишения свободы за нанесение побоев (легких) председателю колхоза им. Горького, который предложил им развозить навоз на поле. Воложинским народным судом осужден Мишкович М.Д. к 3 годам лишения свободы за угрозу убийства председателя колхоза «Победа».

Народным судом Ивьевского района осужден Ивуть И.И. по ст. 106-2 УК БССР к 5 годам лишения свободы за нанесение побоев представителю РК КП(б)Б Козлову в связи с его общественной деятельностью».

Срок за колоски

Если крестьянин посягал на колхозное имущество, пусть даже на колоски на колхозном поле, наказание было жестоким. Летом 1946 г. прокурор Минской области докладывал о выявленных хищениях колхозного имущества: «В колхозе «Пролетарий» Плещеничского сельсовета и района колхозница Волкова Акулина на колхозном поле настригла 8 кг колосьев ржи. Была изобличена в совершении преступления в момент обмолота колосьев у себя дома. За хищение колхозного урожая предана суду.