— Вообще–то мне 88 лет, — с порога поставила меня в известность Мария Матвеевна Анисковец, к которой я заглянула в гости, будучи в Микашевичах. — А я возраста не чувствую, странное дело! И губы вот подкрашу, и кофточку мне новую хочется купить. Дочь меня ругает, говорит: «Мама, в твои–то годы о нарядах думать!» А я — думаю. Еще и завивку сделаю!

Мария Матвеевна и в молодости была неугомонной. Вспоминая свою медслужбу, смеется:

— Все — в бомбоубежище, а я — из него. Интересно мне, как там наши с немцами в небе сражаются, как идет воздушный бой... Комиссар на меня кричит, а я все равно лезу — хоть глазком увидеть. Не боялась я тогда ничего...

Медицинскую школу 19–летняя Маша Ершова окончила весной 1941–го. А на четвертый день войны получила повестку из военкомата. Отправилась работать в Калинин в эвакуационный госпиталь старшей сестрой ожогового отделения. В первые же дни насмотрелась всякого: отделение было, как это принято говорить у медиков, «тяжелым». Впрочем, девчушкам все там было непривычным: и то, что приходилось таскать на себе раненых, мыть их, успокаивать, и то, что пришлось, невзирая на военное положение, заниматься строевой подготовкой и осваивать оружие. Больше всего угнетало понимание того, что предстоят отступление и эвакуация госпиталя. За спиной была Москва...

— Раненых наших отправили на машинах, оборудование вывезли. А для нас машин не нашлось, пришлось отступать пешим ходом. Так и шли с медсестрами по дороге до Клина, а дальше — на Москву целых 80 километров. Вы и представить себе не можете, сколько людей и техники двигалось по этой дороге... А фашист нас сверху–то бомбил, — вздыхает Мария Матвеевна, словно вновь переживая те дни. — Сколько людей погибло тогда! Девочку мы нашли на дороге — прямо за мертвой матерью лежала. Может, 8 месяцев ей было, может, год. Подобрали мы девчушку, несли на руках по очереди, а в Москве отдали в детский дом. Перед столицей нас комиссар наш догнал, забрал в свою машину. Из Москвы дальше в эвакуацию поехали...

Добралась Маша до Нижнего Тагила и заболела: слегла с аппендицитом. После операции осталась в этом госпитале. Ей поручили заниматься с ранеными лечебной физкультурой.

— Неужели приходили больные на зарядку? — спрашиваю.

— А то! С молодыми–то девчатами да под баян! Все как один приходили, даже на костылях! К тяжелым я сама в палаты заглядывала...

Так Мария познакомилась со своим Сашей. Перевозить сержанта с пятью ранениями в другой госпиталь было нельзя. Одно из них тяжелейшее — в легкое. Осколок у него с войны, кстати, там так и остался.

— Жалела я его очень. Забегала к нему, когда могла, да все тайком. Нас комиссар за всякие там романтические отношения с больными ругал. А Саша как–то и говорит: я б на вас женился и увез в Белоруссию, к себе. Я только улыбнулась: ну куда, в какую Белоруссию, война идет...

Тем не менее Маша тайком историю болезни сержанта полистала. Увидела, что до войны он был учителем. Подумала: хорошая из них пара бы вышла. Он — педагог, она — медик. В любом месте работу найдут...

Сержант–связист Анисковец, прошедший финскую войну и получивший ранения на Украине, все–таки уговорил Машу, подкупил своей серьезностью и основательным подходом к делу. В 1943–м они расписались. И прожили вместе после этого 58 лет. Работали в Полесской области, жили в Телеханах, в Хойникском районе, потом осели в Микашевичах. Вырастили сына и дочь. Сын стал педагогом, как отец, дочка выучилась на врача...

В 2001 году Александра Карповича не стало.

— Девять лет я уже без супруга живу, — говорит Мария Матвеевна, аккуратно укладывая в коробочки свой орден Отечественной войны II степени и его награды: орден Отечественной войны I степени, орден Красной Звезды, медаль «За отвагу», многочисленные послевоенные юбилейные медали и значки. — И все размышляю, любовь ли это была. А вы как думаете?

— Думаю, любовь, — отвечаю я.

— А разве она такая? — снова спрашивает меня Мария Матвеевна, словно ответ на этот вопрос для нее самый главный в жизни.

Я же вижу перед собой ту 19–летнюю девчушку, которой она осталась в душе, словно и не отсчитало безжалостное время на своем циферблате десятилетия, словно и не выбелило оно сединой ее волосы...